Вечорница. Часть 2 - Елена Воздвиженская
– Я никого не предаю, – ответила Катюшка, – Он сам вправе решить, с кем ему быть, и раз он выбрал тебя, я за вас рада.
– Но ведь любишь ты его? – не унималась девица, пытаясь задеть за живое.
– Люблю, – вскинула голову Катюшка, – А что с того? Он мне ничем не обязан, и не обещал ничего.
– Ха, – девица, закинув голову, расхохоталась, – Ну, вылитая бабка.
– Что ты сказала? – Катя нахмурилась, – Не поняла. При чём тут моя бабушка. Ты про бабу Улю?
– А про кого же ещё? – перестав хохотать, кивнула девица, – Та такая же была в молодости. Да и сейчас не лучше. Добрая да честная, хоть запрягай да воду вози! И ты в неё, одно слово – тюфячка.
Катюшка почувствовала, как кровь прилила к её лицу, от дедова характера досталось ей терпение, что кремень, многое она могла вынести, стерпеть, но только не обиду ближнего своего, а уж тем более любимых бабушки с дедом. Баба Уля и правда была мягкой и доброй женщиной, да только внутри у неё был такой стальной стержень, об который немало злых людей обломали свои языки и намерения. Когда бывало нужно, баба Уля становилась тверда, как камень, не терпела она несправедливости да людей лживых, исподтишка гадящих людям. Внезапно осенило Катюшку, и она спросила девицу:
– Погоди. А ты откуда мою бабушку знаешь?
Девица вновь хохотнула:
– Да моя бабка мне рассказала. Знались они в молодости.
– А-а, так ты в деревню значит к своей бабушке приехала? А кто она?
Девица закатила глаза:
– Всё тебе скажи. Нет, ну ты, правда, дура, да? Другая бы уже давно в драку полезла. А эта стоит.
Она презрительно глянула на Катюшку, и до той только сейчас дошло, что девица просто напросто пытается вывести её из себя, спровоцировать на конфликт. А это признак слабого характера. Катюшка усмехнулась своей догадке. Девица тотчас же сдвинула брови, перестав улыбаться.
– Чего это ты зубоскалишь? – спросила она Катюшку.
– Да так, забавно стало на тебя поглядеть. Цирка-то нет у нас в деревне, а тут обезьяна сама приехала себя показать. Ну, я пошла, пока!
Лицо девицы раздулось, как у жабы, и, казалось, вот-вот лопнет.
– Да ты, – задыхаясь от собственной ярости, выдохнула она, – Да как ты смеешь? Бабка твоя воровка, и ты за неё ответишь. В тебе ведь её кровь течёт.
Катюшка резко обернулась.
– Ещё раз скажешь такое про мою бабулю, я тебе нос разобью, поняла?
– Ха, – скукожилась девица в оскале, – Испугала. Тоже мне. Хочешь настоящую храбрость доказать? Ступай в Бережки. Прямо сейчас. А? Что, слабо?
– Мне что, делать нечего, обезьянам что-то доказывать? – бросила через плечо Катюшка, – Да и в Бережки не попасть, они на той стороне.
– А ты через мост, – раздался сзади вкрадчивый шепоток.
– Нет моста, видишь, разру…
Катюшка умолкла на полуслове. Обернувшись к реке, она увидела, что от воды поднимаются вверх голубоватые клубы тумана и наползают клочьями на берег, повисая длинными седыми бородами на деревьях, окутывая рваным саваном траву.
– Что… это? – в изумлении произнесла Катюшка.
Девица стояла, глядя на реку, с довольным лицом, и, махнув рукой, указывая на мост, ответила Катюшке:
– Целёхонек мост-то.
Катюшка продолжала стоять, не двигаясь с места, как завороженная глядя на ровные, белые доски моста, крепкие толстые сваи, спускающиеся вниз под воду, новенькие перила, уходящие вдаль, туда, где в темноте ночи и голубых полупрозрачных клубах тумана скрывался противоположный конец моста.
– Значит, это правда, – подумала она про себя, – Всё, что баба Уля рассказывала. Бывает время, когда мост становится вновь целым, как раньше. И туман…
Катюшка ощущала себя словно в другой реальности. Сколько быличек пересказали ей за всю её жизнь дед Семён с бабой Улей. И Катюшка ни разу не усомнилась в их правдивости, но всё же… Всё же, оставалось в душе некое ощущение сказки, не всегда доброй, но наивной и не всамделишной, с непременными преувеличениями, добавленными каждым новым рассказчиком, с красочными описаниями нечисти, мест и событий. И вот она сама стала героем такой сказки. Стоит ночью у реки, в невесть откуда взявшемся тумане, перед загадочным мостом, ведущим в странную деревню, откуда уехали поспешно все жители много-много лет назад.
– Что, идём? – произнесла над самым ухом девица вкрадчивым змеиным голоском.
– Куда?
– Куда-куда, в Бережки, куда же ещё!
– Зачем? Чтобы доказать тебе что-то? Мне это не нужно.
– Хм, – хмыкнула девица, – И Дима не нужен?
– При чём тут Дима? Раз ты ему нравишься, совет вам да любовь, – Катюшка развела руками.
– Да при том Дима, что там он сейчас, – девица кивнула в сторону моста, – И от тебя зависит, вернётся ли он назад, на этот берег. Ну так что, докажешь свою любовь?
– Как он там оказался? – Катюшка стояла, ничего не понимая, глядя на девицу изумлёнными, распахнутыми широко глазами, – Вы же в деревне оставались. Как ты вообще здесь оказалась?
– О, да до тебя, как до утки всё доходит, – расхохоталась вновь девица, – Я уж думала, никогда не спросишь. В общем, дело такое, Димочка твой на той стороне, и если ты за ним не пойдёшь, то к рассвету мост тю-тю и всё. Дороги назад уже не будет. Останется твой голубок за туманом! По кому потом сохнуть-то станешь?
– Врёшь, – отрезала Катюшка.
– А ты проверь.
– Не хочу. Я домой иду, – ответила Катюшка и, резко развернувшись, зашагала прочь, как вдруг из тумана услышала она голос Димы.
– Катя-я, помоги-и-и…
– Что это?! – она подскочила к девице.
– Я ж говорила уже, милок твой там, хочешь – иди спасай, а нет – так там он и останется, – ответила девица, бесцеремонно разглядывая свои длинные ногти.
Катюшка повернулась к мосту и вгляделась в туман. Тот клубился, окружая её со всех сторон, обволакивая в свой саван и увлекая за собой.
– Катя-я-я, – вновь донеслось из тумана, и девушка решительно шагнула на первую доску моста.
На той стороне
Зыбкие волны тумана качались вокруг, и оттого казалось, что мост висит в воздухе, и нет у него ни опоры, ни начала и ни конца. Доска легонько скрипнула под ногой Катюшки. Она замерла, обернувшись. Девица всё так же стояла на берегу, скрестив на груди руки, и, нагло ухмыляясь, глядела ей вслед.
– Катя-я-я, где ты? – вновь донёс ветер с той стороны.
– Странно, тумана не бывает в ветреную погоду, – подумалось вдруг Кате.
Она взялась обеими руками за перила и решительно зашагала вперёд.
– Если там никого нет, просто развернусь и пойду обратно, река в этом месте не широкая, мост не должен быть длинным.
Тишина окружала её, луна, висевшая над рекой, размылась в тумане и казалась теперь светлым смазанным пятном, вокруг которого плясали пятна поменьше.
– Звёзды, – догадалась Катюшка.
Мир кругом стал, словно через стекло, покрытое каплями дождя – всё множилось, искрилось, перекатывалось, искажалось изломами и плыло в дрожащем зыбком киселе.
Катюшка шла по дощатой, выгнутой как у кошки, спинке моста, у которого, казалось, вовсе нет конца, и чудилось ей, что со всех сторон, там, за перилами, стоит кто-то и шепчет ей шелестящими, срывающимися голосами:
– Катюш-ш-ка-а-а…
Но вот показалась впереди тропка в высокой траве и Катя, остановившись, оглянулась назад, ожидая увидеть те же клубы тумана и противную девицу. Но не было там ни тумана, ни девицы – а была тихая и ясная, звёздная ночь, а там, где начинался мост, стояла древняя костлявая старуха со сморщенным лицом, и жадным взглядом круглых чёрных глаз глядела на Катюшку. Та вздрогнула, испуганно сжала кулачки, и, развернувшись, сбежала с моста на берег.
Тут же бурьян, что был выше её роста, окружил Катю со всех сторон, стало темно, и луна скрылась где-то, запутавшись в ветвях густых ветвей деревьев, что сплелись куполом над тропкой. Зато вновь вернулись все звуки, словно до этого Катя находилась
